ИНФОРМАЦИОННАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ: ЭСКИЗ БУДУЩЕГО [1]
В. И. МАРКОВ
Настоящая статья представляет научному сообществу новую книгу К.К. Колина и А.Д. Урсула, посвященную исследованию философских и научно-методологических проблем становления новой информационной культуры.
Как показывает история, научная жизнь отнюдь не представляет собой благостное взаимодействие высокоинтеллектуальных особей, беззаветно преданных истине. И излишне рационализированная, логически развивающаяся картина эволюции научного знания, обрисованная Томасом Куном в его книге «Структура научных революций», хотя и дополняется им указаниями на роль внерациональных факторов в принятии новой парадигмы, но все же остается в целом несколько утопичной [2]. Ради приближения к реальности ее необходимо дополнять скептически заостренным взглядом на взаимоотношения в научном сообществе, представленные П. Фейерабендом [3]. Его ракурс видения этих проблем тоже не лишен перегибов, но в целом, видимо, ближе к реальности.
В частности, это касается препятствий совсем не научного характера, которые встречает на своем пути любая достаточно свежая и радикальная идея. Из этого следует, что такую идею ученый вынужден и должен не просто представлять научному миру, но и «пробивать» в полном смысле слова. Следовательно, успех в науке требует не только интеллектуальных, но и волевых качеств, умения настойчиво и упорно прозревать новые горизонты в познании мира.
С этой точки зрения будущие историки науки будут, вероятно, отмечать поразительную энергию и настойчивость, с которой действительно пробивает свои новаторские идеи давно сложившийся замечательный тандем двух мэтров российской науки – А.Д. Урсула и К.К. Колина. Еще одним свидетельством этого является их новая книга «Информация и культура. Введение в информационную культурологию», вышедшая в издательстве «Стратегические приоритеты» [4].
В определенном смысле ее можно рассматривать как своеобразный компендиум отдельных и весьма продуктивных идей, ранее представленных этими учеными в различных изданиях. Развивая новое направление, они, с одной стороны, опираются на сложившиеся тенденции в освещении проблем информационного общества, а с другой – предлагают во многом новый ракурс их видения, приближающий, в частности, к давно прогнозируемому и желаемому синтезу философского, общегуманитарного и научно-технического знания.
Представляется, что подзаголовок «Введение в информационную культурологию» дает почву и для науковедческих размышлений. Видимо, культурология, несмотря на все сомнения на ее счет и общепризнанную «синтетичность», все-таки становится самостоятельной наукой, и в ней, помимо интегративных трендов, намечается и весьма продуктивная внутренняя диверсификация, позволяющая под новыми углами зрения более углубленно рассматривать различные типы проблематики. Тогда по аналогии, например, с социологией можно ожидать появления таких отраслей знания, как «культурология конфликтов», «культурология семьи» и т.д.
Но вернемся к указанной выше книге. В описании ее содержания тоже поражают творческие и подчас весьма смелые формулировки: «Изменение информационного содержания в эволюции», «Принцип экзогенного накопления культурной информации», «Социокультурное разнообразие процесса футуризации», «Поиск внеземных цивилизаций: культурологический аспект», «На пути к инфоноосфере», «Виртуализация общества как угроза безопасности», «Информационная этика» и т.д. Мы представили столь обширный список разделов, чтобы подчеркнуть не только новаторский характер издания, но и показать, что специалисты в самых разных областях могут почерпнуть в ней интересные аргументы и выводы по интересующим их проблемам.
Одним из признаков действительно прорывных по значению научных публикаций является их дискуссионность, способность пробуждать творческие споры. И в этом смысле в обсуждаемой работе есть также немало подобных новаторских постановок вопросов. Эвристическим потенциалом, на наш взгляд, обладает, в частности, предлагаемое выделение двух этапов глобализма [С. 171–173].
Представляется, что явно позитивным моментом в таком видении проблематики стал отход от преобладающего во многих публикациях эклектизма: глобализация, с одной стороны, – необходимый позитивный процесс, а с другой – несет угрозы исчезновения этнических и национальных культур, их унификации, вестернизации и т.д.
Поэтому поддерживая глобализацию в целом, надо-де бороться с ее негативными проявлениями. Авторы данной книги не только вводят аналитический момент, строго разделяя глобализацию (как действительно объективную тенденцию) и глобализм, как ее отражение, выражение и идейную основу, но и выделяют качественно различающиеся этапы последнего.
Однако именно в этом моменте возникает возможность дискуссии. Для доказательности аргументации мы вынуждены привести обширные цитаты из указанной работы. В разделе 12.5, озаглавленном «Неоглобализм и культура: новые угрозы для развития общества», авторы пишут: «Для того чтобы понимать и адекватно оценивать современные проявления и тенденции процесса глобализации общества, необходимо совершенно четко различать две основные фазы развития глобализма (курсив авторов) как идеологической основы процесса глобализации [С. 171]. Глобализм как идеология зародился в начале 70-х годов XX века, когда были опубликованы первые результаты количественных исследований ряда глобальных проблем, выполненных под эгидой «Римского клуба» [С. 172].
И далее: «Отличительная особенность глобализма XX века заключалась в том, что его основной задачей являлась консолидация мирового сообщества перед лицом всеобщей и быстро надвигающейся опасности – той глобальной угрозы, которая поставила под сомнение дальнейшее существование самого человека как биологического вида» [С. 172].
Наконец, этому позитивному по своим интенциям идейному течению противопоставляется другая, негативная его фаза: «Однако уже сегодня, спустя 23 года после первого из указанных выше форумов, сама идеология глобализма существенным образом изменилась. Теперь мы имеем дело с его совершенно новой формой – неоглобализмом, который преследует совершенно иные стратегические цели» [С. 172]. «Суть этих целей состоит в том, чтобы любыми путями обеспечить доступ ограниченного количества населения нашей планеты, а именно – населения развитых стран Запада (так называемого «золотого миллиарда») к сырьевым и энергетическим ресурсам планеты. Большая часть этих ресурсов расположена на территории России и стран «третьего мира», которые в дальнейшем будут обречены на нищенское существование в роли сырьевых колоний и мест для складирования промышленных отходов.
Именно такая стратегия дальнейшего развития цивилизации, по мнению апологетов современного неоглобализма, обеспечивает возможность для населения развитых стран Запада, и в первую очередь США, продолжать свой курс экономического развития, основанный на принципе неограниченного потребления» [С. 73].
По данному поводу можно выдвинуть ряд уточняющих аргументов. Во-первых, вряд ли продуктивно рассматривать глобализм только как идейное течение, идеологическую основу глобализации. Тогда при констатации объективного по основам процесса глобализации и идейной его основы исчезает связующая их нить – политика глобализма.
Также несколько иначе можно рассматривать и исторические истоки этих идей, если понимать глобализацию в одной из интерпретаций, даваемых К.К. Колиным и А.Д. Урсулом, как осознание и стремление к единству человечества [С. 157-158]. Корни таких устремлений уходят в древность и не привязаны к 70-м годам XX века.
Но это, в свою очередь, позволяет осуществить рассмотрение идейного глобализма с историософской и философской точек зрения. Конкретно это означает, что необходимо привлечь более общие представления о характере человеческой истории. В данном контексте вспоминаются печальные размышления И. Канта: «Отдельные люди и даже целые народы… каждый по своему разумению и даже в ущерб другим преследуют свои собственные цели» [5] [С. 7].
И далее он продолжает: «Так как люди в своих стремлениях действуют в общем не чисто инстинктивно, как животные, но и не как разумные граждане мира, по согласованному плану, то кажется, что не может быть у них планомерной истории (также как, скажем, у пчел или бобров).
Нельзя отделаться от некоторого неудовольствия, когда видишь их образ действий на великой мировой арене. Тогда находишь, что при всей мнимой мудрости, кое-где обнаруживающейся в частностях, в конечном счете все в целом соткано из глупости, ребяческого тщеславия, а нередко и из ребяческой злобы и страсти к разрушению. И, в конце концов, не знаешь, какое себе составить понятие о нашем роде, столь убежденном в своих преимуществах».
У К. Маркса эта мысль пронизывает большинство его работ и имеет методологическое значение. Ее суть в том, что историю делают люди, преследующие свои интересы. И без действующего субъекта самая прекрасная и объективная тенденция, пусть даже подкрепленная убедительными размышлениями мыслителей, никогда не воплотится в жизнь.
А парадокс (и одна из основ отчуждения в истории) в том, что этот субъект, действуя в своих интересах, обязательно извратит, видоизменит по исторической форме эту самую идею и тенденцию, подстроит их под себя. Вот это и будет политика глобализма в соотношении с объективной глобализацией и идейным глобализмом.
В итоге опять же получается ситуация, обрисованная И. Кантом: «Средство, которым природа пользуется для того, чтобы осуществить развитие всех задатков людей, – это антагонизм их в обществе, поскольку он, в конце концов, становится причиной их законосообразного порядка. Под антагонизмом я разумею здесь недоброжелательную общительность людей, т.е. их склонность вступать в общение, связанную, однако, с всеобщим сопротивлением, которое постоянно угрожает обществу разъединением» [С. 10].
Таким образом, даже интенция к единству неизбежно осуществляется через раздор и разъединение. И это до тех пор, пока все человечество не станет единым субъектом, что вряд ли осуществится в обозримые времена.
Если же переходить от общефилософских рассуждений к историческим реалиям, то вряд ли в истории западной мысли можно встретить в чистом виде тот самый первичный, «чистый» от корыстных устремлений идейный глобализм. И не только в 70-х годы XX века, но и гораздо ранее.
Еще Т. Адорно и М. Хоркхаймер в своей «Диалектике просвещения» выделили как главную парадигму европейской культуры именно волю к господству, по отношению к которой собственность выступает лишь как средство [6]. В данной работе эта сквозная идея обоснована достаточно фундаментально, начиная с анализа античной культуры, хотя подчас и весьма спорно.
Яркие проявления идеи господства как ведущей в мире европейских ценностей мы найдем у Фихте, Ницше и многих других. По большому счету мало найдется европейских мыслителей, у которых она не проявлялась бы в той или иной форме. Маркс и Гегель не в меньшей мере, чем указанные выше философы, привержены идее господства. Сами по себе философские идеи далеко не всегда служат выражением общего духа культуры. Но в своей совокупности, особенно на фоне реальной практики европейской цивилизации, на протяжении веков стремящейся к утверждению своего господства над природным и человеческим миром, – это достаточно серьезный аргумент.
Соответственно, с самого начала идея образования единого человечества, которая так занимала не только Канта, но и других классиков немецкой и вообще европейской философии, была нагружена идеями «бремени белого человека», носила оттенок патронажа Запада в движении к этому счастливому состоянию. И, тем самым, к его доминированию – как в процессе, так и в итоге. Так же как и вообще идеи Просвещения.
По сути, это скрытый культурный империализм в современных терминах. Недаром лозунги Французской революции о свободе, равенстве и братстве реализовались в итоге в захватнических наполеоновских войнах.
Поэтому естественно было бы ожидать, что при таком ракурсе видения и благие идеи раннего этапа глобализма XX века не могли не содержать в неявном виде тенденции вестернизации и мондиализма.
С этой точки зрения поразительно, что в отечественной литературе почти не отмечались явные мондиалистские мотивы в книге А. Печчеи «Человеческие качества» [7], в свое время принятой «на ура» нашей общественностью. А между тем логика его «третьей цели» для человечества удивительно напоминает типично колонизаторскую. Начав с постановки задач сохранения культурных особенностей народов и наций (т.е. живых культур), он незаметно подменяет ее и сводит к сохранению памятников культуры.
Он предлагает вместо «болтовни» «маленьких и слабых стран» о культурных различиях как основе международного порядка сконцентрироваться именно на этих памятниках. А для этого необходима их «интернационализация», передача из-под юрисдикции государств под международную юрисдикцию, чьи права будет реально осуществлять нечто вроде международного культурного правительства – Всемирный культурный трест. В нем, естественно, первую скрипку должны играть страны Европейского сообщества. Это потребует огромных средств, которые быстро окупятся, поскольку «…вряд ли можно найти другую столь прибыльную сферу приложения капитала и, возможно даже с точки зрения быстрого оборота капитала» [С. 269-270].
Таким образом, фактическое изъятие памятников из сферы живой культуры определенных народов должно еще и принести прибыли тем, кто вкладывает средства. Вместо живых храмов, где молятся верующие, появятся туристские комплексы для любопытствующих, а разрушение национальных культурных систем экономически укрепит один из культурных регионов мира.
Сохранение культурных систем, целостной культурной жизни народов на деле мало волнует автора, ему важны только шедевры, имеющие коммерческое значение, и он предлагает их сохранение путем мумификации.
В связи с экологическими аспектами первичных идей Римского клуба, представителями «третьего мира» также неоднократно высказывались сомнения в их геополитической беспристрастности и бескорыстности. Ведь именно индустриальный этап, в который втягивались эти страны, вызывал наибольшие обвинения. А Запад, вошедший в сферу новых технологий (все равно опиравшихся во многом на индустриальное производство в «отсталых» странах), оказывался во многом вне зоны критики. И призывы сократить индустриальную гонку означали фактически для многих стран закрепление их статуса вечно догоняющих и обслуживающих «передовую» часть человечества.
Остается только уточнить, что то, что обычно называют глобальным экологическим кризисом современности, является действительно глобальным лишь в определенных отношениях. Он глобален по масштабу проблем и кризисных проявлений, по значению для выживания человечества. Но он не глобален, а локален по истокам.
Его истоки – в мировоззрении и способе деятельности именно европейской культуры. Он распространялся по планете параллельно с установлением европейского господства в различных регионах мира и с добровольными или вынужденными заимствованиями такой направленности и способа действия человека. Его деятельностная парадигма была впервые сформулирована в эпоху Возрождения в виде тезиса о том, что Природа – не храм Божий, а мастерская человека.
Логическим продолжением этого тезиса стал знаменитый лозунг «Знание – сила», указующий направленность научного знания на техническое воплощение ради покорения мира и природы, прежде всего.
Все эти аспекты неоднократно обсуждались в литературе и прекрасно раскрыты в книге М. Хоркхаймера и Т. Адорно «Диалектика Просвещения». С учетом высказанных соображений, различия первого этапа и современного неоглобализма оказываются не столь уж радикальными. Идеология европейского прогрессизма во всех его видах, включая и идею достижения единства человечества, с самого начала несла в себе семена культурного империализма, менялись только акценты и маскирующие тезисы и лозунги.
Вот предлагаемое К.К. Колиным и А.Д. Урсулом понимание глобализма: «Глобализм в широком смысле (в отличие от его идеологизированной версии) представляет миропонимание, базирующееся на представлении мира как единого целого – глобального мира, человечества как взаимосвязанного планетарного сообщества; способ видения мира, в котором общепланетарные характеристики превалируют; осознание сопричастности к общечеловеческим проблемам и глобальным процессам» [8] (курсив авторов) [С. 41].
Представляется, что это скорее относится к некоему будущему возможному глобализму, которому еще предстоит стать основой общечеловеческого сознания, а не к его первичным этапам.
А идея двух этапов глобализма, конечно, несет в себе эвристический потенциал, но оба они могут рассматриваться как логические звенья одной цепи, одной мировоззренческой установки, уходящей корнями в глубины западного сознания и способа действия.
Однако именно созидание этих позывов к дискуссионному обсуждению выдвигаемых авторами книги эвристичных тезисов является еще одним доказательством прорывного характера данного издания. И таких моментов, пробуждающих научный поиск, в ней еще много. Поэтому можно надеяться, что этот труд найдет полноценный творческий отклик, видимо ожидаемый авторами.
И в заключение еще немного науковедческих рассуждений. Публикация предлагаемого вниманию научного сообщества труда К.К. Колина и А.Д. Урсула подтверждает не раз высказывавшийся тезис о том, что в науке, вопреки расхожим мнениям, нет проблемы отцов и детей, есть проблема творчества и консерватизма.
«Отцы» зачастую лучше прозревают будущее, и мэтры вполне могут задавать в этом тон. Опираясь на огромный опыт, они достигают кумулятивного эффекта, позволяющего протянуть логические нити между достижениями прошлого и прорывами в будущее. В надежде, что молодые подхватят их идеи, и творческое содружество поколений принесет свои плоды.
[1] © Марков В.И., 2015
[2] Кун Т. Структура научных революций. М.: АСТ, 2003. 605 с.
[3] Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания / Пер. с англ. А.Л. Никифорова. М.: АСТ, Хранитель, 2007. 413 с.
[4] Колин К.К., Урсул А.Д. Информация и культура. Введение в информационную культурологию. М.: Изд-во «Стратегические приоритеты», 2015. 300 с.
[5] Кант И. Собрание сочинений в 6-ти томах. Т. 6. М., 1966. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане. С. 5–23.
[6] Horkheimer M., Adorno Th. Dialektik der Aufklarung. Philosophische Fragmente. Frankfurt a.M.: S.Fischer Verlag, 1969. 275 S.
[7] Печчеи А. Человеческие качества. М.: Прогресс, 1980. 212 с.
[8] Колин К.К., Урсул А.Д. Информация и культура. Введение в информационную культурологию. М.: Изд-во «Стратегические приоритеты», 2015. 300 с.