О. В. ДОЛЖЕНКО
2014 год – год 90-летия Влаиля Петровича Казначеева, выдающегося российского ученого, академика РАМН, крупного терапевта, патолога, эколога, внесшего большой вклад в развитие отечественной медицинской науки.
В.П. Казначеев – организатор фундаментальной медицинской науки в Сибири и на востоке страны, инициатор создания и первый руководитель Сибирского отделения Российской академии медицинских наук. Первым и главным детищем В.П. Казначеева стал Институт клинической и экспериментальной медицины СФ АМН СССР (1970–1998), на базе которого в разные годы сформировано шесть крупных институтов.
Основные труды В.П. Казначеева посвящены исследованию медико-биологических аспектов адаптации человека к климато-экологическим условиям Сибири и Крайнего Севера, изучению механизмов общепатологических процессов и теории постановки диагноза, решению глобальных медикосоциальных проблем популяционного здоровья.
Жизнь академика Казначеева – удивительный пример саморазвития. В молодости война, потом учеба, причем у выдающихся клиницистов. И после добротных работ в русле классической медицины приходит понимание, насколько здоровье зависит от образа жизни человека, от устройства общества, а позднее – насколько космофизические факторы влияют не только на здоровье, но и на саму жизнь человека, и на человечество в целом.
Для изучения живой клетки, человека, общества неприменимы законы косного вещества. Живое растет и развивается по другим законам. Не столько экономика, техника, энергетика, сколько человек, россиянин является предметом особого беспокойства ученого.
Сегодня, в год юбилея великого ученого, мы решили опубликовать беседу с ним известного журналиста О.В. ДОЛЖЕНКО, состоявшуюся много лет назад, но не потерявшую актуальность и в наши дни.
САМОРАЗРУШЕНИЕ… ИНТЕРВЬЮ С ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ ЧЛЕНОМ АМН СССР В. П. КАЗНАЧЕЕВЫМ
Обстоятельства сложились так, что осенью 1990 г. я оказался в какой-то мере случайно в Академгородке Новосибирска. Но совсем не случайно я стремился встретиться с Влаилем Петровичем Казначеевым. Немало я слышал о нем удивительного, интригующего и… непонятного. Очень хотелось с ним встретиться и просто побеседовать, задать вопросы, касающиеся судьбы нашего народа, будущего. В частности, узнать, что он думает о путях выхода их того тупика, в котором оказалась страна на пороге 90-х.
И вот случай для такого разговора представился. Я – в Новосибирске, а Влаиль Петрович – в городе. Мы договорились встретиться у него дома. Минут за пять до назначенного времени я уже прохаживался по усыпанной осенней листвой дорожке вдоль дома, во дворе которого мужчина в спортивном костюме сосредоточенно быстрым шагом «выписывал» новые и новые круги…
Минута в минуту подхожу к калитке – и тут уже он: «Проходите». Входим в дом, хозяин усаживает и вопросительно смотрит на меня: «Итак, о чем будет разговор?».
– Влаиль Петрович, прежде всего, хотелось бы, чтобы вы охарактеризовали круг Ваших интересов…
– Какой именно проблематикой я сейчас занимаюсь? Пожалуй, на этот вопрос однозначно ответить трудно. Со временем из сфер сугубо медицинских мои интересы переместились в сферу жизни здорового человека… Заинтересовался проблемами понимания сущности живого вещества с точки зрения развития работ Бауэра, Гурвича, Чижевского. Пожалуй, для меня, как ученого и представителя российской культуры, сейчас основным является развитие идей отечественного космизма. И я, и мои коллеги пытаемся понять сущность феномена человека.
В трудах русских космистов, в работах В. Вернадского об этом феномене говорили уже давно. Но меня эта проблема интересует не столько в теософском или софилогическом плане, сколько в плане поиска ответа на вопрос, каким образом можно связать отечественный космизм с той научной площадкой, в центре которой находится проблема выживания человека? Если угодно, меня интересует состояние эволюционной фазы России, населяющих ее народов. Хочется понять, какое место она может занять в развитии мировой культуры. Как с точки зрения выживания интеллектуальное состояние России соотносится с теми событиями, которые мы сейчас переживаем.
– Проиллюстрируйте, пожалуйста, сказанное Вами каким-нибудь примером.
– Попытаюсь… Современное состояние России напоминает человека, 60–70% интеллекта которого было удалено с помощью каких-то хитроумных операций. Сильно пострадали архивы памяти народа. В связи с этим, думается, вполне резонен вопрос: а может ли российское общество сегодня выжить? На первый взгляд такая постановка вопроса выглядит пессимистично, но я – врач, а врач, обследуя больного, должен всегда предвидеть худший вариант. Моя же оценка такова: вот популяция, которая потеряла 60–70% своего интеллектуального потенциала (лучшие оказались в лагерях, где были уничтожены, а часть эмигрировала). Для меня, как естественника, эта проблема не столько социальная, сколько натуралистическая. И у меня нет уверенности в том, что у нации есть нужный запас интеллектуальной и соматической прочности, необходимый для того, чтобы восстановиться до прежнего уровня.
– А какие подходы вообще существуют в науке в отношении проблем человека?
– Еще в прошлом веке Подолинский начал рассматривать трудовую деятельность человека в качестве космопланетарного феномена, превращающего различные энергетические потоки в организованные формы. В каком-то смысле эти работы можно рассматривать в качестве предтеч работ И. Пригожина. Труд, полагал Подолинский (точно так же, как и хлорофилл), – феномен космопланетарного характера. Результатом труда в эволюции планеты стал человек, трудовая деятельность которого направлена на то, чтобы воспроизводить свою среду обитания и самого себя в интеллектуальной, духовной, соматической, экологической и всех других его ипостасях.
Как видим, по Подолинскому, труд лежит в основе воспроизводства человека во всех его чисто человеческих проявлениях.
Исторически человек и труд оценивались по-разному: с точки зрения классовых систем, политических организаций, экономических достижений… А мы задались таким вопросом: является ли перечисленное базисным для него? И вот выводы, к которым мы приходим: все это – производные от малоизвестной или не учитываемой в современной науке базисной процедуры эволюции – воспроизводства человека в биологическом, духовном и демографическом аспектах.
Своими истоками этот вывод как раз и уходит в интереснейшие работы Подолинского, Умова, а дальше – Чаянова. До сих пор на Чаянова смотрели только как на экономиста. Но в действительности его экономика – не политэкономия. Чаянов рассматривал крестьянскую общину как механизм социального самосохранения и воспроизводства. И трудовую деятельность крестьянина в его частном хозяйстве он рассматривал как средство воспроизводства семьи и общины. Тем самым он предпринял попытку взглянуть на мир не через классовую призму марксизма, а через механизм воспроизводства человека, его социально-биологический генотип.
Отталкиваясь от работ Чаянова, можно прийти к интереснейшим выводам, «вкрапленным» в отечественную космологию и социологию.
Предположим, вы создаете какой-то продукт, на создание которого вы затратили свой конкретный, живой труд, какую-то нервно-психическую энергию. Продукт обладает определенными потребительскими свойствами, стоимостью, которая должна компенсировать ваши затраты. Пока как будто концы с концами сходятся. Но на самом-то деле в этой процедуре скрыт довольно хитрый момент. Он заключается в том, что за свой труд вы должны получить столько, сколько нужно для того, чтобы вы могли содержать семью, воспитать детей и, кроме того, сохранить среду своего обитания. Таким образом, в скрытой форме в процессе общения человека с человеком на предмет обмена продуктами труда скрыт некий коэффициент, связанный с жизнью самого человека.
– Насколько я представляю, Вами и были предприняты попытки оценки того реального баланса, который существует в нашей стране?
– Да, мы назвали новый коэффициент «человекоемкостью социально-трудового механизма» и попытались учесть его при анализе ситуации в стране. Картина оказалась страшной.
Если вы подсчитаете по Кузбассу, какое количество живого труда затрачивает горняк, а затем учтете, что он получает за свой труд, состояние его семьи, величину бракоразводности, количество абортов, детскую смертность, недоедание, причем этот подсчет будете вести на популяцию из 100 тыс. чел., которая в среднем должна доживать до 75–80 лет в условиях простого воспроизводства (это значит, что численность умерших восполняется здоровым поколением; детская смертность составляет 10–12 случаев на тысячу родившихся, а не 25, 30, 50, как это происходит у нас на Севере), – если вы условно примете эти очень средние значения, то можете рассчитать, какое количество здоровой жизни при этих условиях вы имеете в год. Так вот, по Кузбассу этот показатель составляет всего лишь 0,5, т.е. «человекоемкость» нашего производства такова, что мы в буквальном смысле слова убиваем половину потенциала нашей жизни, а в некоторых регионах Севера и того больше: две трети.
Если сохранятся все те условия труда, которые существуют сейчас, то к 2020 г. славяно-русская популяция может просто исчезнуть.
– При этом, наверное, надо учитывать и интеллектуальную удовлетворенность человека своей жизнью и своим трудом?
– Американцы подсчитали, что у них из каждых ста работающих семнадцать человек заняты трудом, соответствующим их психофизиологическим данным, призванию, а следовательно, в какой-то мере они удовлетворены своей работой, как бы «поют своим голосом». Таким образом, психологический оптимум для США находится в диапазоне 17–20%. В СССР этот показатель составляет, по нашим данным, всего лишь 3%.
– Что следует из сказанного?
– Ответ очевиден: если из ста человек лишь трое реализуют себя, то, значит, оставшиеся 97 по существу пополняют ряды роботов. Естественно, что в таких условиях эти люди и психологически, и эмоционально находятся в стрессовом состоянии.
При этом человек даже не подозревает о том, что с ним происходит. Ему просто все время будет сопутствовать чувство дискомфорта. Ему всегда чего-то не хватает; у него все не ладится (в том числе и в семье). Он может погрязнуть в пьянстве, стать наркоманом, увлечься рок-музыкой, грохот который позволяет убить в себе ощущение дискомфорта… И все это будет результатом несоответствия психологического статуса человека той социальной нише, в которой он оказался.
– Итак, дано: в современном производстве мы убиваем половину потенциала нашей жизни, КПД в интеллектуальном и личном планах реализуется только в трех случаях из ста, 70% интеллекта мы уже потеряли. Спрашивается: каким может быть наше будущее?
– Сформулированную задачку каждый должен постараться решить для себя сам. Но я бы дополнил ее условия: если в эпоху сталинизма мы могли «депонировать» интеллект в лагерях, создавая в условиях неволи что-то новое, то ныне утечка умов принимает большие размеры. Думаю, по Сибири в ближайшие годы она составит, примерно, 2–2,5 млн чел.
Но пугает и другое. Сегодня мы буквально навязываем людям рыночную экономику. К чему это приведет в первую очередь? К отмыванию «черных» денег. Интеллект будет покупаться для удовлетворения сиюминутных интересов, исходя из чисто прагматических целей. Спрашивается, куда денется фундаментальный интеллект нашей науки, культуры, литературы? Он будет вынужден, говоря словами Бендера, или переквалифицироваться на «топорника», или же уехать из страны.
– Почему же мы не думаем о той ситуации, которая может сложиться в недалеком будущем, а впрочем, она уже сложилась?
– Потому, что за последние годы в фундаментальной науке произошел исключительно большой технократический перекос. Большая академия наук человеком практически не занимается. Историков сегодняшняя история не интересует: их сердцу милее далекое прошлое.
Недавно прошедший социологический бум тоже был крайне поверхностным. В действительности социология должна базироваться на глубинных механизмах истории, а не на результатах эмоциональных опросов. Медицинскую академию проблемы человека тоже не волнуют: ее интересует не человек, а его болезни. Так что, как видите, до человека в нашей стране никому и дела нет. Руки до него все «не доходят». В результате у нас нет и комплекса наук о человеке. Сейчас Россия придумывает свою собственную технократическую академию наук. Уверен, что и она человека «не заметит».
– А как относились к проблеме выживания русской популяции ученые прошлого века?
– Можно сразу же привести заголовки только некоторых работ того времени. Я не буду ссылаться на труды И. Мечникова. Назову в качестве примеров работы сибирских ученых: статью В. Флоринского «Усовершенствование и вырождение человеческого рода» (год издания – 1866), его же работу «Границы человеческой жизни», изданную в Томске в 1891 г.; труды Потанина, посвященные среде и выживанию, Курлова… Как видите, традиции в изучении человека в России глубокие.
Интересно, что работы отечественных ученых широко используют и издают за рубежом, но только не в России. По-моему, это происходит потому, что у нас ни одна организация не располагают тем интеллектуальным потенциалом, который необходим, для того, чтобы на нужном уровне поставить вопросы истории человека. Кстати, и у самой перестройки в СССР нет никакого фундаментального теоретического обоснования. Две обсуждавшиеся экономические программы имели общий знаменатель: вопрос состоял в том, как быстрее уничтожить русскую популяцию – по Абалкину или по Шаталину?
– В сказанном звучит трагическая нотка: нота саморазрушения и самоуничтожения. Большинство наших лидеров просто не могут понять, о чем идет речь. Они явно «не входят» в те три процента.
– Безусловно. Посмотрите на наших ректоров: по большей части перед нами технократы или технизированные, идеологизированные гуманитарии. Причем это не столько их вина, сколько беда. Наши преподаватели прошли через двойные, а то и тройные фильтры «гуманитарной лысенковщины». Поэтому в своем большинстве весь корпус представителей нашей науки и образования «технократически сдвинут». И когда мы говорим о деполитизации, то нужно понять, что в первую очередь мы нуждаемся в очеловечивании нашей жизни, науки, в переносе акцента на человека.
– А правильным ли будет считать, что речь идет только об упорядочении наших знаний о человеке? Насколько полны наши представления о нем как уникальном явлении природы, о его эволюции и происхождении?
– Сейчас мы уже знаем, что человек разумный появился на Земле почти одновременно в трех-четырех пунктах: в Африке, Северной и Южной Азии. Вероятно, были и еще какие-то точки, но пока они нам неизвестны. По моему мнению, возникновение человека разумного на базе протогоменид не было биологическим процессом, да и сама эволюция человеческого интеллекта к теории Дарвина никакого отношения не имеет.
Если представить, что у протогоменид мозг был подобен компьютеру первого поколения, то 3–3,5 млн лет назад он как бы «взорвался»: на смену компьютеру первого поколения пришел полевой компьютер. В итоге образующие его нейроны стали единым голографическим целым. Отсюда напрашивается вывод, что сама эволюция, связанная с появлением интеллекта, – очередная стадия космопланетарного развития нашей планеты. К моменту взрыва, можно считать, был единый мозг, состоящий из многих голов: люди друг друга видели, а сами они выступали как бы в качестве элементов, образующих голограмму; каждый индивидуальный мозг в этом большом компьютере представлял собой только отдельный фрагмент.
Выживание таких людей в условиях взрыва было, наверное, очень тяжелым. А каким количеством протогоменид и млекопитающих пришлось пожертвовать? Ответа на этот вопрос у нас пока нет. Выжили лишь те, кому удалось голографическое восприятие заменить языком: наш язык и семантические поля – следствие земной адаптации, выживания людей после появления космического голографического интеллекта. Так что вербальная, трудовая эволюция – вторична, а вот религия сохранила свой первичный базис.
Все это я говорю к тому, что, когда мы встречаемся с некоторыми непонятными для нас сенсорными явлениями, то должны отдать себе отчет в том, что перед нами элементы нашей сущности, своего рода свидетельства нашей сопричастности к тем событиям, которые происходят в космосе. Это и есть истинная наука, развитие которой позволит нам понять нашу собственную сущность. Те выводы, о которых я говорил, были сделаны якутским ученым Юрием Алексеевичем Мочановым. Как видите, с вопросами, касающимися человека, и тем, откуда он пришел и зачем, дело обстоит не так-то просто; есть над чем задуматься.
– Но с чего-то надо начинать… С чего бы, Влаиль Петрович, Вы начали?
– Сегодня у нас в России пока еще есть люди, которые могли бы восстановить корпус наук о человеке. Нужно дать им возможность решить эту задачу. Затем следует создать Всероссийский университет человека. И, конечно же, нужно остановить технократов, потому что если даже экологический конгресс возглавляет физик, то это просто нонсенс. Это все равно как если бы я, будучи медиком, возглавил бы в Дубне симпозиум по физике элементарных частиц.
Мы в Институте клинической и экспериментальной медицины предпринимаем некоторые попытки изучения человека. Институт – восстановленный, еще довоенный. У его истоков стояли Горький, Федоров, Луначарский, Лесгафт. И надо сказать, что в предвоенные годы здесь удалось сделать немало. Но, к сожалению, у нас сегодня нет возможности профинансировать даже фундаментальные исследования. Хуже того – люди уходят.
– Не слишком ли Ваш взгляд в будущее пессимистичен?
– Да, я смотрю в будущее мрачно. Обратите внимание, что у нас творится с религией. Просто какой-то религиозный взлет. Но чем он чреват? В России были Толстой, Достоевский, Гоголь. Их жизни – свидетельство того, что с религией у нас было не все гладко. За пропаганду идей Нагорной проповеди Толстой был отлучен от церкви.
Так какую же церковь мы восстанавливаем сегодня? Ту самую, которая отлучила Толстого?! Да, ту самую и без этого реформатора. А ведь в свое время реформация в России шла и резко, и бурно, и по очень прогрессивному пути. Сегодняшней же церкви свойственна спокойная, невозмутимая позиция. Она как бы закрепляет состояние нашей жизни, умиротворяет людей, предлагая им успокоительные пилюли на все случаи жизни. В нашем государстве у церкви нет той этической площадки, которая нужна для веры.
– Но, может, все это – следствие ранения каких-то самых глубинных основ человеческого бытия. Деформировано все социально-культурное, духовное пространство, в котором только и разворачивается жизнь человека?
– То, что происходит с нами, я проиллюстрирую примерами с точки зрения медика. У нас постоянно растет число самоубийств и алкоголиков. Все чаще мы сталкиваемся с тем, что родители злостно избивают своих детей. Все это – свидетельства истероидного психического сдвига. Кроме того, все больше женщин не желают иметь семью. По некоторым регионам более половины беременностей относятся к числу «нежелательных». Это значит, что утрачиваются глубинные человеческие инстинкты, связанные с отношением к детям и старшим.
Ведь и сам эффект любви не является результатом только воспитания: он формируется и в гормональном, глубинном биологическом складе. Сейчас же «площадки», на которые должен «садиться» духовный пласт (площадки психонервной, гормональной деятельности), становятся все меньше и меньше. Налицо депопуляция человека, причем в примитивную, худшую сторону. В результате резко возрастет вероятность того, что юноша или девушка в 16–19 лет просто не смогут полюбить. Для них секс означает переход в гедоническую форму существования, но не в желание иметь ребенка.
Современная музыка, искусство, телевидение все в меньшей степени являются носителями культуры. Ведь нам известно (причем во многом благодаря прекрасным зарубежным исследованиям), что действие рок-музыки по своему воздействию напоминает наркотик. Такая музыка перенасыщает человека; в экзальтации он начинает прыгать, плясать, аплодируя бездарному композитору и автору не менее бездарных слов.
– Выходит, что современная цивилизация породила и новые болезни? А можно ли вообще их прогнозировать?
– Чтобы медицина могла прогнозировать, нужно, чтобы в стране была наука о человеке. Современная же медицина занята лечением прежде всего явных болезней. Что же касается новых болезней, то на сегодня 80% смертельных исходов (если не учитывать травмы) – результат склерогенных опухолевых процессов. Эти процессы были и раньше, но сейчас они получили эпидемическое распространение, а хронические процессы соматически сопровождаются определенными вегетативными, психическими, эмоциональными отклонениями.
Как клиницист, я считаю, что значительная часть хронических процессов связана с новыми факторами, травмами экологического характера, психической неудовлетворенностью. Когда на обходе я вижу мужчину или женщину с высоким давлением, то понимаю, что ни на его семью, ни на его детей я повлиять не могу. Не могу я разрешить и его конфликт на работе. Лекарствами я могу его только поддержать. С психической же трещиной в самом больном я ничего поделать не могу. В церковь он не пойдет. Врач, которому бы он доверял, исчез. В итоге остается медицина, которая «захимичивает» человека препаратами, наполовину его обманывая.
И тут надо понять, что дело не в химии. Дали больному таблетку, и, если он в нее верит, то, может, она и подействует. И дело не в фармзаводах. Все это – дутая проблема. Просто кому-то выгодно «раздувать» псевдопроблемы, чтобы уйти от подлинных.
Все дело опять же в том, что у нас нет науки о человеке. Культура раздроблена. Высшее образование превратилось в технократический роботоделающий институт, а вся политика в области того же образования – чистая лигачевщина, как, впрочем, в большинстве случаев, и все прочее.
– Влаиль Петрович, в начале разговора Вы высказали мысль о том, что надо определить место русской культуры в культуре мировой. Так все-таки: каково это место и какие права на него у нас есть?
– Русскую культуру отличает, на мой взгляд, несколько особенностей. Уже сам наш ренессанс, начавшийся где-то в середине XIX в. и длившийся вплоть до начала века XX, – явление мирового масштаба. В его рамках состоялась плодотворнейшая встреча культур. Он сопровождался ярчайшими событиями в жизни языка, этики, культуры и науки. У меня такое ощущение, будто в этот период над Россией образовался некий купол. Произошел стремительный взлет культуры, к сожалению, до сих пор по достоинству не оцененный. Важно, что в нем гармонично переплелись теософия, философия, естественные науки, искусства… Такого ренессанса мир еще не знал.
Достояние нашего отечественного ренессанса – достояние мировой культуры. Мы ответственны перед всем человечеством за сохранение этого ренессансного движения. Пока мы своей ответственности не понимаем.
Вторая особенность нашей культуры состоит в том, что в итоге этот ренессанс должен был привести к новому пониманию происхождения живого вещества и человека с точки зрения космологии. Недаром он получил название «русский космизм». Последующие работы Шардена представляют собой лишь небольшой фрагмент того понимания человека, как оно сложилось в русском космизме. Да и сам антропный принцип, который к нам теперь пришел с Запада, по существу, был сформулирован тоже в русском космизме, причем более емко, чем он ныне представлен в естествознании и астрофизике.
Несчастье русского космизма состояло в том, что в его купол врезался классовый, марксистский подход. Все лопнуло и сгорело в огне революции. Купол рухнул, и на семьдесят процентов мы уничтожили сами себя. Но, неся ответственность перед мировой культурой, мы должны, просто обязаны восстановить его, построив на нем современное понимание человека.
В этом и заключается наша историческая миссия. В этом же и путь нашего самоспасения. Если мы сможем придать ускорение процессу научного развития в этом направлении (как для мировой культуры, так и для спасения самих себя), то этим и следует в первую очередь заняться.
Но это нужно, а пока… Пока мы льнем к американской, европейской, турецкой культуре. Никакой самостоятельности ни в чем. И не потому, что у нас нет «самости». Как раз «самости-то» у нас много. Просто, утратив интеллект, мы решили ко всему приспосабливаться. Кланяемся сюда, туда… Отбиваем поклон за поклоном…
И незаметно для себя превращаемся в рабов.
***
Беседа окончена. Я попрощался с хозяином. И снова зашагал по Академгородку.
А небо… Такой синевы в облачной, раздавленной, раздерганной Москве я уже не помню, когда и видел… Деревья были рыжие, огневые… Осторожно ступая по дорожке, я слышал, как шуршали, падая на землю, такие же рыжие листья…
И конечно, тогда я не знал, что спустя почти четверть века я снова вернусь к пророческим во многом словам Влаиля Петровича, звездный час которого пришелся на начало нового тысячелетия и принес ему всемирное признание.
Люди бывают разные. Одни живут намерениями, другие – делами, руководствуясь внутренним чувством долга и призвания. Жизнь академика В.П. Казначеева – лучшее тому подтверждение.
С юбилеем, дорогой Влаиль Петрович… И всего Вам самого хорошего. Спасибо Вам, сохранившим верность себе на протяжении всех 90 лет Вашей трудной и прекрасной жизни!